РЖАВАЯ ВЕЧНОСТЬ. КОМИССАР
Картечью разорвано в клочья,
Исподнее в стылой крови…
Не спится в земле комиссару,
И требует сердце — любви,
И дрогнул товарищ Нахамкис —
Простреленным сердцем своим,
Разбуженный полной Луною,
Касаньем ее ледяным…
Маруся, кулацкая дочка,
Смеется и манит во тьму…
Горячих ее поцелуев,
Любви — захотелось ему,
И шепчут заветное имя —
Синюшные губы его…
Картечью пробитое сердце
Не значит уже ничего…
Очков не хватает немного
Его комиссарским глазам,
Товарищ Нахамкис грозится —
Плывущим, пустым небесам,
И нету проклятого бога,
А есть лишь — Маруси любовь,
И льется слезами, слезами
Остывшая мертвая кровь…
РЫБИНОЮ ЖЕЛТОЙ…
Рыбиною желтой
Плещется Луна,
Желтою икрою,
Кажется, полна…
Брюхо распира-а-ает,
Раздува-а-ает… ух,
Аж перехватило
Легкий рыбий дух.
А Луна вильнула
Каждым плавником,
Напр-рягая брюхо,
Дрогнула хвостом.
Ну же! осторожно
Мечет в небеса —
И вовсю тар-ращит
Желтые глаза…
Озарилась — неба
Сонная вода:
Каждая икринка —
Яркая звезда…
Среди них, бессчетных,
Вовсе не одна,
Рыбиною желтой
Плещется…
ЛИСЕНКОВАЯ ЗИМА
Лисенок засыпает,
Барахтаясь во тьме,
И солнечная Осень —
Склоня-а-ается к Зиме.
Хотя уютно в норке,
Но бесконе-е-е-ечна тьма,
А из нее к лисенку —
Торопится Зима…
Проснулся! снова — Осень,
Неяркий теплый свет,
Зимы с холодной тьмою —
И не было, и нет…
И кажется лисенку,
Что Осень — нав-сег-да,
И льдинкою не станет —
Звенящая вода…
И Солнце, что прохладней,
Чем летнее, оно —
Холодным и белесым
Не станет все равно.
Лисенок понимает:
Зима — обычный сон…
Открыл лисенок глазки…
Зима — убралась вон!!
ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ЭСХАТОЛОГИЯ. ИОНА
Иона томится во чреве чудовищной рыбы,
И тело его обжигает — пахучая слизь,
Но ангелы светлые — разом Иону спасли бы,
Когда бы Иона желал — непременно спастись.
Блаженная тьма, отдающая запахом тины,
И — ах! — сократилось утробы горячее дно;
Иона с чудовищной рыбой — едины, едины,
Иона и рыба — отныне, отныне — одно.
Не рыба уходит на дно, или спорит с волною,
Иона — уходит на дно, или спорит с волной,
Иона, заполненный вязкою, жаркою тьмою,
Иона, залитый, окутанный ею одной…
И сердце Ионы — колотится мерно и глухо,
И воды морские — ласкают могучую грудь,
Иона не чует — тяжелого рыбьего духа,
И бездна морская — его не пугает ничуть.
Легко рассекают прохладные черные воды,
Послушны желаньям Ионы, — его плавники,
И большей не знает Иона — любви и свободы…
О, как же они — непомерны и как — велики.
Ни мысли, ни чувства! сплошное движенье, движенье,
Иона — свободен и счастлив, как будто во сне,
Иона, Иона, Иона — творец и творенье, —
Уходит все дальше в глубины — в себя и вовне…
ПЕСНИ КЫРЫМА. ТОРГОВКА
Торгуя вонючей рыбой,
Она не посмеет даже —
В холодное глянуть небо…
Когда-то, еще девчонкой,
Она узнавала звезды,
Она — говорила с ними…
У самой большой и яркой
Просила — большого счастья
Она, а звезда — мигала…
Когда-то… теперь — в чешуйках,
В чешуйках не только руки,
Но сердце ее, но сердце…
И звезды — чешуйки тоже,
И пахнут — протухшей рыбой,
Как счастье ее, большое…
Разделывать рыбу, молча,
Роняя чешуйки-слезы…
Ее обманули звезды,
Девчонке они солгали…
Но больше девчонки нету,
Осталась — торговка рыбой…
ПЕСНИ КЫРЫМА. РЫБАК
Осень — все ближе: Солнце
Тонет в холодном море,
Рыбиной тонет красной…
Смотрит рыбак, мечтает —
Выловить Солнце сетью,
В небо вернуть, беднягу…
Правда, намокло Солнце,
Тусклым, осенним стало
Солнце — в холодном море…
Солнце рыбак согреет —
Жарким своим дыханьем,
Ветошью вытрет Солнце…
Жалко, в сети рыбацкой
Дыры — не меньше Солнца,
Выскочит Солнце — в дыры…
Их залатай — сначала,
После — лови, и, значит,
Вряд ли ее — задержишь, —
Осень придет, все ближе —
Осень, и Солнце в море —
Рыбиной тонет…
РЫЧАЩАЯ EXISTENTIA. ЖИРАФ
В небо упирается
Рожками — жираф…
Посреди сверкающих,
Изумрудных трав
Облако попробовать
Хочется ему,
Шею, ох, и длинную
Тя-анет потому.
Облако пушистое,
Вкусное оно?
Маленькое, белое,
Жалко, что одно.
Ай, лизнуть легонечко
Лакомый бочок…
Разве недостаточно
Строен и высок?
Вот — еще немножечко…
Тя-а-анется жираф
Посреди сверкающих
Изумрудных трав.
РЫЧАЩАЯ EXISTENTIO. КИТ
Звезды падают неспешно
В океанскую волну…
Может, осень пожалеет
И оставит — хоть одну?
Хоть одну — и небольшую,
И неяркую ничуть…
Обязательно ли звездам
В океане утонуть?
Разве так необходимо
Им — срываться с высоты?
Белый кит переживает,
Как нормальные киты…
Разве осени мешают —
Поднебесные огни?!
В океан с большого неба
Тихо сыплются они,
Тихо-тихо, опустела,
Омертвела высота…
Осень вряд ли пожалеет
Одинокого кита…
НЕБЕСНЫЙ ЦЫГАН
В поле поднебесном
Катит шарабан,
Отпустив поводья,
Жму-урится цыган.
Лошаденка, ночи,
Кажется, черней,
Звезды объезжает,
Те, что покрупней…
Глянет на цыгана,
Весело ржанет,
Капает на землю
Лошадиный пот,
Дождиком соленым
Капает — с небес…
С раннею зарею
Шарабан… исчез.
Только, отдаляясь,
Песенка звучит,
Эх, не заглушая
Цоканья копыт…
Спрятавшись за Солнцем,
Катит шарабан,
От большого счастья
Жму-у-урится цыган.
KOSMOZOO. СВЕТЛЯЧКИ
Серебристую ракету
Облепили светлячки,
А в дале-оком черном небе
Разгорелись огоньки,
Разгорелись, и не ярче,
И не больше — светлячков,
Светлячкам они мигают
Из-за серых облаков…
Приглашая их — подняться
Над уснувшею землей
На ракете серебристой…
Прямо — с раннею зарей.
Светлячки мигают тоже,
Ох, дале-оким огонькам:
На ракете над землею
Не подняться светлячкам.
Светлячков земных, конечно,
Не дождутся огоньки…
И зачем они ракету
Облепили, светлячки?!
ОХОТНИК
По снегу идет охотник,
Следы на снегу — виднее,
Охотник следы читает…
Но зверь на снегу топтался —
Огро-омный, медведя больше,
Плясал он как будто, топал…
Охотник проверил стрелы…
Такие — порывом ветра
Ворвутся не в плоть, но сердце,
Остудят его… охотник —
По следу идет, гадая,
Какого настигнет зверя…
А след — в небеса уводит,
Теряется в яркой сини,
Отчетливый след, манящий…
И Солнце — огромным зверем
Все дальше уходит в небо,
Глядит ему вслед — охотник…
О стрелах забыл и луке,
Смеется, глотая слезы…
Горячие слезы счастья…
4-Й ВСАДНИК
Его потертый «байк» —
Насмешки вызывает,
И бармен норовит
Обмерить с вискарем?
Бродяге — наплевать,
Торопится бродяга,
Он с барменом с лихвой
Расплатится — потом.
Наполнен бензобак —
Почти наполовину,
Но надо лишь — догнать
Товарищей своих…
И пахнет от него —
Блевотиной, бензином
И виски, в общем, всем,
Чем пахнет — от живых.
Бродяге не впервой —
Гоняться за Луною…
Покатится Луна,
А он — за нею вслед.
Товарищи его —
Отправились на Запад,
Ничто их, 4-х,
Не остановит, нет…
О, встретятся они…
И небо содр-рогнется,
Их «байки» зар-р-р-ревут —
Предвестием конца…
Никто не узнает —
Потрепанного «байка»,
Улыбки ледяной
И бледного лица?!
И, нахлобучив шлем,
Бродяга рассмеется:
Как жа-алобно скрипит
Под задницей — седло.
4-му, ему,
Ему — столкнуться с Солнцем?
О, нужно поспешить —
Пока не рассвело…
Ревет потертый «байк»
Размеренно и гр-розно,
И катится Луна —
Огромным колесом…
Кричит бродяга: «Все!!» —
И втягивает зве-зды,
Сне-жин-ки, ве-тер, тьму —
Своим беззубым ртом…
КОЛОКОЛЬНАЯ ЗАРЯ
Над забытой колоколенкой
Занимается заря…
Неужели хватит силушки
У седого звонаря?
Раскача-а-ает тушу медную,
Как в былые времена?!
Загляделся в небо синее:
Необъятна вышина…
Тронул колокол, легонечко,
Но настойчиво качнул;
В медной глотке зарождается
Медный голос, грозный гул,
Зарождается — с охотою:
Долго колокол молчал…
А звонарь братишку медного,
Да! братишку — раскачал,
Рас-ка-чал, — и небо др-рогнуло,
Словно сердце звонаря…
Ярче, яр-р-рче разгорается
Колокольная заря
Над забытой колоколенкой
Да над русскою землей,
Что проснется окончательно
С колокольною зарей!!